Неточные совпадения
Доктор и доктора говорили, что это была родильная
горячка,
в которой из ста было 99 шансов, что кончится смертью. Весь день был жар, бред и беспамятство. К полночи больная
лежала без чувств и почти без пульса.
Говорит она нам вдруг, что ты
лежишь в белой
горячке и только что убежал тихонько от доктора,
в бреду, на улицу и что тебя побежали отыскивать.
Он, конечно, не мог, да и не хотел заботиться о своем болезненном состоянии. Но вся эта беспрерывная тревога и весь этот ужас душевный не могли пройти без последствий. И если он не
лежал еще
в настоящей
горячке, то, может быть, именно потому, что эта внутренняя беспрерывная тревога еще поддерживала его на ногах и
в сознании, но как-то искусственно, до времени.
Я, помнится,
в Турции
лежал в госпитале, полумертвый: у меня была гнилая
горячка.
Хозяева вставали
в семь часов пить чай. Оба злые. Хозяин чахоточный. Били чем попало и за все, — все не так. Пороли розгами, привязавши к скамье. Раз после розог два месяца
в больнице
лежал — загноилась спина… Раз выкинули зимой на улицу и дверь заперли. Три месяца
в больнице
в горячке лежал…
Было ли это следствием простуды, или разрешением долгого душевного кризиса, или, наконец, то и другое соединилось вместе, но только на другой день Петр
лежал в своей комнате
в нервной
горячке. Он метался
в постели с искаженным лицом, по временам к чему-то прислушиваясь, и куда-то порывался бежать. Старый доктор из местечка щупал пульс и говорил о холодном весеннем ветре; Максим хмурил брови и не глядел на сестру.
Вот и слышим мы как-то: болен Иван Петрович,
в белой
горячке лежит, на всех это кидается, попадись под руку ножик — кажется, и зарежет совсем.
Болтовне способствовала и таинственность обстановки; оба дома были заперты наглухо; Лизавета Николаевна, как рассказывали,
лежала в белой
горячке; то же утверждали и о Николае Всеволодовиче, с отвратительными подробностями о выбитом будто бы зубе и о распухшей от флюса щеке его.
— Там идет скверно, — бухнул прямо Егор Егорыч, — наш общий любимец Пьер заболел и
лежит опять
в горячке; мать ускакала к нему, отец сидит, как пришибленный баран, и сколь я ни люблю Пьера, но сильно подозреваю, что он пьянствовать там начал!
— Углаков дома и
лежит в нервной
горячке почти без памяти; я сейчас от него, — отвечал Лябьев и как-то странно при этом взглянул на Сусанну Николаевну, которая,
в свою очередь, еще более побледнела.
Бросились к Анниньке, но она
лежала в постели
в бессознательном положении, со всеми признаками
горячки.
К ночи он проехал мимо Касселя. Вместе с темнотой тоска несносная коршуном на него спустилась, и он заплакал, забившись
в угол вагона. Долго текли его слезы, не облегчая сердца, но как-то едко и горестно терзая его; а
в то же время
в одной из гостиниц Касселя, на постели,
в жару
горячки,
лежала Татьяна; Капитолина Марковна сидела возле нее.
— А вот изволишь видеть: вчерась я шел от свата Савельича так около сумерек; глядь — у самых Серпуховских ворот стоит тройка почтовых, на телеге
лежит раненый русской офицер, и слуга около него что-то больно суетится. Смотрю, лицо у слуги как будто бы знакомое; я подошел, и лишь только взглянул на офицера, так сердце у меня и замерло! Сердечный!
в горячке, без памяти, и кто ж?.. Помнишь, Андрей Васьянович, месяца три тому назад мы догнали
в селе Завидове проезжего офицера?
Настя
лежала в больнице. С тех пор как она тигрицею бросилась на железные ворота тюрьмы за уносимым гробиком ее ребенка, прошло шесть недель. У нее была жестокая нервная
горячка. Доктор полагал, что к этому присоединится разлитие оставшегося
в грудях молока и что Настя непременно умрет. Но она не умерла и поправлялась. Состояние ее духа было совершенно удовлетворительное для тюремного начальства: она была
в глубочайшей апатии, из которой ее никому ничем не удавалось вывести ни на минуту.
«Стану я, раб божий (имя рек), благословясь и пойду перекрестясь во сине море; на синем море
лежит бел горюч камень, на этом камне стоит божий престол, на этом престоле сидит пресвятая матерь,
в белых рученьках держит белого лебедя, обрывает, общипывает у лебедя белое перо; как отскакнуло, отпрыгнуло белое перо, так отскокните, отпрыгните, отпряните от раба божия (имя рек), родимые огневицы и родимые
горячки, с буйной головушки, с ясных очей, с черных бровей, с белого тельца, с ретивого сердца, с черной с печени, с белого легкого, с рученек, с ноженек.
Никита. Почем я знаю… может, у меня есть!.. Настоящим-то манером вы, видно, больны-то еще не бывали, — да-с! А вон как я
в Москве,
в мальчиках,
в горячке лежал, так вот уж
лежал: оглох совсем, ни руки, ни ноги не владели; доктора говорили, что беспременно умру, а после через месяц, по милости божией, так начал кашицу уписывать, только давай; харч ей-то только исправных не было.
Вскоре он заболел, и его
в клинике лечили от белой
горячки.
Лежал он вместе с приятелем своим Щаповым, о котором я еще буду говорить,
в клинике Военно-медицинской академии, и я их обоих там навещал. Тогда он уже оправился, и я никак не думал, что он близок к смерти. Но у него сделалось что-то, потребовавшее операции, и кончилось это антоновым огнем и заражением крови.
— Нас тут трое, да один
в горячке лежит, а другой спит. Мы с ним чередуемся.
Когда на другой день,
в два часа, я поехал к княжне Баратовой, она
лежала в постели, без памяти… с ней накануне сделалась нервная
горячка. Лучшие доктора были около больной.
Князь Сергей Сергеевич Луговой
лежал в это же время больной
в нервной
горячке. Он не узнавал никого и бредил княжной Людмилой, своими мстительными предками, грозящими ему возмездием за нарушение их завета, первым поцелуем, криком совы и убийцей Татьяной.
— Успокойтесь… он
в К., но он болен. У него нервная
горячка… Из рассказа его товарища я узнал, что он еще
в Завидове получил какое-то страшно поразившее его письмо, и больной уехал оттуда
в К. Теперь он
лежит без сознания… Бог даст, он поправится, но пока с ним нельзя говорить и, быть может, очень долго следует избегать всякого потрясения… пока он совсем не оправится и не окрепнет…
Когда на другой день,
в два часа, действительно приехал прибывший
в Москву утром Николай Петрович Лопухин, княжна Александра Яковлевна не могла принять его. Она
лежала в сильнейшей нервной
горячке.